Valery Merlin

РОССИЯ И РЕДУКЦИЯ (ЧИТАЯ Ж.-Л.МАРИОНА). ФЕНОМЕНОЛОГИЯ "РУССКОГО" И НАРРАТОЛОГИЧЕСКИЕ МАШИНЫ ЛИКВИДАЦИИ.*

[RUSSIA AND REDUCTION. A NARRATOLOGICAL COMMENTARY TO J-L.MARION. ]

Abstract: A scholarly attempt is undertaken as regards a twofold direction: to reissue the logo-text-centered view on worldly 'things themselves' and to supplement the phenomenological approach by 'procedural' (N.Depraz), resp. narratological description. Starting from Marion's theses "the more reduction, the more giveness", it is argued that the 'pure giveness' of Russia implies the cognitive practices of 'liquidation' and 'cleansing'. Wherein in Marion Giveness overrides Reduction, the Russian domain displays unlimited Economy: hence reduction of the 'Gift' as a clear 'manifest', pertaining to some texts of Bulgakov and Platonov and in various Russian political practices. The current paper maintains that the ultimate principle which underlies (and 'undermines') the Gift is the notion of a Force. The 'Russian beriozka', being a corpse exposed to the Force, is a phenomenon saturated by the Force. As a poor, i.e. reserved phenomenon, it straightforwardly defeats the 'Gift' (disregarding Mauss) and sets limits to phenomenology itself.

1

Когда говорят о России, утверждение принимает форму констатации - "умом Россию не понять", "хотели как лучше, получилось как всегда": говорящий о России должен заранее согласиться с тем, что ничего небанального о своем предмете он не скажет. Утверждение о России ничего не высказывает, но смысл утверждения не в том, что Россия несказуема, а в том, что мы это знаем. Россию можно только повторить, поэтому о России нельзя молчать. Предмет "Россия" определяется не смыслом, а данностью: смыслом России является данность.

Было бы наивно не соглашаться с данностью и утверждать, что Россия это нечто другое - не данное или данное не так, как оно дано, и вместе с тем понятно, что данное дано, потому что мы с этим соглашаемся: нельзя считать данным то, от чего позволено отказаться.

Россия это и есть "дар, от которого невозможно отказаться". Россия дана, потому что она дана: никакой опыт не может объяснить нашего знания России и уверенности в том, что мы ее знаем. Россия - чисто рекогнитивный концепт, обладание которым зависит только от нашей констатации¹ или же это патент, удостоверяющий наше "право на гнозис" (Н.Бердяев).

2

Существует, впрочем, и другая возможность: Россия дана, потому что она явлена и явлена адекватно. Россия явлена не в опыте, а как опыт: "быт" и "повседневность", будучи серыми, не являют ничего кроме самой данности. "Бездорожье" - безвылазность экзистенционального опыта - чистый урок присутствия.

"Опыт" являет данность России. Возможно и дарование явности, то есть феномен типа откровения. Дар можно дать увидеть: данность России обеспечена пре-подаванием Родины.

"Главное, что отличает Родину как идеологический конструкт, [...] есть именно то, что она начинается с "картинки", т. е. с готовой, заданной, сконструированной без нашего личного участия и предстающей перед нами в качестве неоспоримой данности репрезентации."²

Картинка, с которой начинается Родина - березка. Свидетель Родины не сомневается, что в явлении березки явлена Родина, но он знает также, что в березке Родина явлена со всей силой, что от березки ему не убежать. Удар березки открывает свидетелю его доступность удару: субъекту открывается область его принадлежности. Родина дана нам неоспоримо, потому что мы не можем избежать этой данности: мы заданы нашей пре-данностью данному, данное дано как задающее нас.

Березка - неяркий феномен, она ничего не показывает. Березка также ничего не делает - только присустствует: скромность присутствия феноменологизирует силу данного. Родина явлена не в явлении, а в навязчивости явного: китч Родины тоже Родина, и Родина в наивысшей степени.

Если не соглашаться с данностью и задать кантовский вопрос - каким образом возможна Россия, то ответом будет: Россия возможна как феноменология. Ни "национальная идея", ни "русская ментальность" не насыщают данность России. География России не соответствует тому единственному, что от нее неотъемлемо - данности. Насыщение дает феноменология в акте свидетельства данного: "Фундамент всего - схватывание смысла абсолютной данности, абсолютной ясности данности, исключающей любое обоснованное сомнение, одним словом, абсолютно явленная, самосхватывающая очевидность (selbsterfassende Evidenz)³."

Разговор о феномене Родины был бы неадекватен предмету: Родина дана как система феноменологии.

3

Согласимся с термином Мариона: березка - насыщенный феномен. То есть "парадокс": его концептуальная и эвристическая бедность перекрывается избытком насыщающей интуиции (ED 314-315)⁴. Насыщенный феномен "не дает видеть ничего [...], потому что он дает нечто большее (и лучшее)" (ED 339). Белая береза бедна, потому что она дает видеть саму феноменальность - дар "явления" как такового (ср. иллюстрации феномена у Гуссерля: "пожар", "белый лист бумаги", "дерево в цвету"). В качестве парадоксального феномена, который дает именно Невидимое (чистый свет, а не "объектность"), березка предполагает не только бедность, но и видимую грязь:

Местами первый снег был [...] густо перемешан с землей и покрыт пороховой гарью [...] А среди этого страшного поля [...] стояла и тихо светилась в сумерках одинокая белая береза⁵.

Следуя Гуссерлю, можно сказать, что Родина - "категориальная интенция", которая заполняется/насыщается "перцептивной интуицией" - видом (Anschaung) березки⁶. Интенция требует заполнения, но заполнение не насыщает: опыт не насыщает нас данностью, или же не дает насыщенной данности ("Dingwahrnehmung liefert keine volle gesaettigte Gegebenheit")⁷. Насыщение - внутреннее дело. Сытость - selbsterfassende Evidenz: интенция самонасыщается.

С точки зрения Мариона березка как откровение Родины это уже насыщенный феномен. Интуиция (intuition) не нуждается в заполнении, потому что не может быть исчерпана, и она не заполняет, поскольку превышает любую возможность вместить: насыщенный феномен обладает таким богатством, которое он в качестве феномена не может "дать видеть". (Марион не учитывает другую возможность: интуиция насыщена, потому что она насыщается собой и поэтому всегда удовлетворена - "это наша Родина, и другой нам не надо"). Насыщение насыщает самим "насыщением": насыщенный феномен богат Дарением (donation). Можно было бы сказать - сыт Питанием.

Тем не менее дарение необходимо благодарить, поскольку данное дано благодаря дарению. Само дарение несомненно дает, поэтому данность данного не убывает. Отсюда формула: чем больше редукции, тем больше дарения, autant de reduction, autant de donation (ED 23). Поскольку все, что дано, в конечном счете восходит к дарению, то чем больше редукции, тем лучше для дарения. Редукция это цензура, которая отсекает все, что не является дарением и санкционирует то, что несет на себе печать дарения: "Редукция редуцирует только к дарению и только в его пользу [...] Редукция измеряет долю дарения в о всех явлениях, решая имеют ли они право на явленнность." (ED 26).

Иначе у Гуссерля: "Только посредством редукции, которую мы хотим назвать феноменологической, редукция достигает абсолютной данности (Gegebenheit), ничем не обязанной трансцеденции"⁸. Данность открывается в редукции, данность "дается" благодаря редукции - редукция это и есть дарение. Следует понимать этот тезис во всей конкретности: редукция дает постольку, поскольку редуцирует, дает не больше, чем редуцирует.

Как признает Марион, Гуссерль практически нигде не упоминает о дарении. Его интересует сам момент данности, не обязанный ничему кроме своей данности. Данность рождается как давшая себя вспышка, но сразу и вместе со вспышкой становится ясным, что данное, если оно дано, никогда не переставало быть данным и если уж оно дано, то его уже некуда деть - данное дано раз и навсегда.

Данное данo тогда, когда не возникает вопроса об условиях его данности - данное не может быть дано ни при каких условиях. Данность без условий это самое жесткое - невыполнимое условие: вспышка данности возможна только как чудо или как дар (имея в виду дар, "условия возможности которого совпадают с условиями его невозможности"⁹ - возможность невозможности).

Вспышка данности исчерпывает субъекта, не оставляя на его долю ни восприятия, ни понимания - ничего, что участвовало бы в данности данного. Вспышка данности дает возможность восприятия и понимания - дает, еще не будучи "дарением". Данности принадлежит то, что Марион приписывает дарению - анаморфоз, т.е. перековку субъекта: "Я принимаю его точку зрения на себя, не редуцируя его к моей точке зрения" (DS 44). Редукция достигает предела в точке данности: я редуцирую себя к точке, потому что точка редуцирует меня. Вспышка данности - место рождения пре-данного: редукция к месту рождения, возвращение на Родину, возрождение.

Данное дано вместе с редукцией и посредством редукции, так что редукции никогда не меньше, чем данности, а данности не больше чем редукции. О дарении не упоминается не потому, что оно забыто или подвешено в эпохэ, а потому что оно радикально редуцировано. Данность данного достигается способом редукции дарения: дающее дает без подоплеки: "сущностное глядение [...] обладает характером акта, который дает"¹⁰.

"Принципиальное правило" феноменологии - "принимать данное как оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает"¹¹ - требует оставаться в пределах редукции, потому что предел данности дан редукцией. Марион перешагивает предел - де-дуцирует данность к метафизической Причине: Транслируя Gegebenheit как donation, Марион редуцирует Гуссерля в свою пользу.

Отвечая на упреки в метафизике, Марион утверждает, что он рассматривает дарение в горизонте самого дарения: его интересует дарение, которое дарит, дарение как феномен, а не как принцип (ED 60). Вопрос в том, откуда появляется горизонт, если дарение, никогда не совпадая с данным, постоянно выходит за горизонт и если само дарение в себе не лимитировано? Дарение выходит за горизонт в тот момент, когда оно дает. Рассмотренное внутри феноменологического горизонта, дарение тождественно саморедукции. Если же дарение редуцировано к самому дарению, то дарение ничего не дарит. Редуцированное к самому себе, дарение умирает: ему уже нечего дарить кроме того же самого.

"Чем больше редукции, тем больше дарения": императив дарения растворяет редукцию в производстве изобилия - чем больше, тем лучше. Собственный смысл редукции - экономия: данное дано постольку, поскольку редуцировано, "нет конституции без редукции"¹². Семантическая конституция Родины сводится к тому факту, что Родина конституирует нас, и поскольку этим фактом определяется любая дальнейшая мысль, Родины достаточно.

4

Дарение не выводимо из данности, поскольку данность редуцирует дарение. Марион приходит к дарению не "от Гуссерля", а "через Хайдеггера" - редуцируя зов Бытия к зову как таковому.

Сущность зова в том, что он призывает. Еще до того, как определен его источник, зов требует откликнуться. "То, что дается, дает себя только тому, кто предан (adonne) зову и предается (se rend) зову" (RD 297).

Свою роль пре-данного субъект получает в момент зова и от самого зова (DS 57). Но это значит, что в тот же самый момент он лишается своего Я, а следовательно и права на собственность: дар дается на условиях нищенства. Апология дарения, восторг перед тем, сколько дает дар - свидетельство того, что сам субъект ничего не имеет. Чтобы получить дар, субъект должен отдать все свое дару - причем сделать это тайком и незаметно для себя, иначе полученный дар перестанет быть великим безвозмездным Даром. Дварение дара - чистый грабеж, воровство, не оставляющее следов воровства. Получатель дара идеально опустошен, превращен в объем данного.

Остается непонятным, каким образом воровство преваращетсяся в дарение. Тот факт, что субъект предан грабежу, не означает, что он получает дар. Если источник зова неизвестен, то нельзя утверждать Бытие зовет, можно только констатировать, что человек призван (angesprochen). Следовательно, здесь нет и дарения как акта.

Голос Бытия - свидетельство его одиночества и брошенности. Бытие нуждается в человеке. Пре-данность человека и бытия взаимны: "Бытие пребывет и присутствует лишь за-трагивая своим запросом человека... Такому присутствию нужна открытость просвета, и в этой нужде оно остается преданным человеческому существу. Человек и бытие преданы друг другу"¹³.

Первично не дарение и не данность, а пре-данность, структура присутствия: "Всегда-уже-допущенность-имения-дела есть априористический перфект, характеризующий образ бытия самого присутствия."¹⁴ Образ бытия (самого Бытия и бытия-при) есть пассивное при-частие. Быть можно только будучи данным.

Вынося формулу etant donne в заглавие книги, Марион трактует ее как указание на неизбежность акта дарения. Бытийный глагол в этой формуле - только "связка"(ED 6). Etantite не имеет значения там, где свершается donation: дар поставлен в неизменяемо активную форму. Хочешь не хочешь дарение дарит, поэтому не остается ничего другого, кроме как отдаться дару.

5

В одном Марион, кажется, прав: если Бытие испытывает нужду, то существует нечто более крупное, чем Бытие. Проблема однако в том, что крупное всегда сущностно поглощено нуждой: самое крупное это нужда. Само "Бытие" это способ заткнуть нужду, но и дарение размещается в нужде и кормит нужду.

О чем просит Бытие человека? Бытие хочет дарить, но сколько бы оно не дарило, оно не может подарить себя, потому что даритель никогда не совпадает с даром. Само Бытие не умеет быть данным, поэтому оно просит до-быть себя: добыча доводит Бытие до данности.
Добыча данности - дело человека: вещь, данность которой нам неизвестна (и которая поэтому нам не дана), в результате добычи поступает в данность. Вещь не может подарить свою данность, пока мы не возьмем эту вещь. Добывая вещь, мы дарим данность Бытию.

Добыча не требует ни познания вещи, ни пользования ею, скорее познание и пользование - свидетельство того, что данность еще не добыта. Для Гуссерля рассмотрение (Anschaung) объекта сводится к доказательству того, что мы можем рассматривать объект, что объект нам дан имманентно. Рассмотрение - это ощупывание: объект - собственность слепца¹⁵. При этом объект не поступает в собственность, иначе он теряет абсолютную данность. Слепой добытчик данности это нищий слепой. Чтобы не потерять данность, он не должен ничего иметь: больше всего нищий бережет свое нищенство. Данное нельзя иметь, его можно только хранить и воровать: данного не убудет, иначе это не данное.

Данность добыта, когда данное забрано в устойчивость (zum Stehen gebracht¹⁶) - поставлено на твердое (нередуцируемое) основание, которое держит. Закон достаточного основания - закон исключенного дарения: достаточное не нуждается в дарении, а дарения недостаточно для данности, поскольку подарка "могло и не быть". Врочем, само доказывание этого тезиса уже ставит дарение вне закона.

Достаточное основание достаточно для данности. Основание достаточно, когда достигнута неопровержимая данность - основанием "основания" является данность. Последнее основание не доказано, а положено, взято в основу, как устойчивость, без которой нельзя обойтись: Бог, Бытие и сознание это различные невозможности отказаться. Данного, вообще говоря, достаточно, а достаточное уже доставлено. Поэтому можно согласиться с тезисом Хайдеггера: сущее, коль скоро оно имеется, обеспечено основанием. Когда Марион кладет в основание данности дарение, он поступает логично, но его поступок убивает дарение. В качестве обеспеченного основания дарение не может не дарить: оно перестает быть дарением и превращается в "постав".

Дарение - наиболее общее основание. Как последняя невозможность отказаться оно обозначает крайнюю степень нужды. Основание "основания" лежит в нужде. Данность нудительна, а нужда основательна. Последнее редуктивное основание, в которое опущено Бытие - крупная данность нужды. "Ничтожность основания"¹⁷ известна Хайдеггеру - Бытие никогда не было для него последним словом. Более того, Хайдеггер добывает Ничто в виде

основания (Un-grund). Платонов, избывая ненужное, осаждает само тело нужды, которое тоже никому не нужно, но которое поручить больше некому, поскольку более крупный ответственный отсутствует:

Если бы был сейчас внезапный случай, она подарила бы всю свою утварь соседке; это доброе дело немного утешило бы ее и вместе с уменьшением имущества уменьшило бы размер ее страдающей души. Но затем ей пришлось бы раздать свое тело до последнего остатка; однако и этот последний остаток мучился бы с тою же силой, как все тело вместе с одеждой, инвентарем и удобствами, и его также нужно было бы отдать, чтоб уничтожить и забыть ("Джан").

Экономия ничего не дает не редуцируя, а то, что экономия "дает", она в конечном счете редуцирует¹⁸. "Последнее имущество неимущих" дано лишь постольку, поскольку все остальное растрачено: имущество имеется, чтобы не иметь ничего другого - сохранить нетронутым ресурс Бытия.

Дарение как при-быль не дает ничего нужного: дарение больше всего не нужно, оно должно быть ликвидировано в первую очередь. Нельзя ничего дарить, но можно раздаривать: чем больше отдавать, тем меньше остается лишнего. Вместе с тем экономия призывает спасти дар, поскольку дар это то, чего нет в запасе. Даром необходимо запастись: нельзя доверять дар дарению. Дарение поглощается актом потребления: "Ей нравился красноармейский шлем на сыне, она думала, что надо взять его себе в подарок, чтобы согревать в нем свою голову во сне" ("Джан").

"Взять в подарок": захватить дар, чтобы не дать его подарить. Выморочить дар: лишить дарение его имущества. Не давая ничего прибавить к тому, что дано, ликвидировать дарение как таковое.

О выморачивании идет речь в "Собачьем сердце". Собака Шарик -философ дарения ("мой благодетель!"). Человек Шариков - экономический исполнитель данного ("все поделить"). Шариков обижен дарением. Обида заключается не в том, что даритель имеет больше, а в том, что даритель дарит, демонстрируя, что экономии данного для него не существует. Задача Шарикова - не давать этого делать: сколько бы даритель не дарил, он должен еще больше; если же дар превышает все ожидания, то всегда найдется задолженность за прошлые годы. Преступлением является именно попытка отдать то, что подлежит возврату: он думает, что он может давать, когда я пришел взять.

Парадокс заключается в том, что и профессор Преображенский переходит от идеи "дарить" к практике "не давать" ("я лишу вас обеда", "Шарику ничего не давать"), вплоть до отмены уже данного - обратного превращения Шарикова, однако превращение профессора в Шарикова ставит под сомнение успех операции.

6

Ce qui se donne, se montre: в дарении Невидимое достигает очевидности. Ce qui se montre, se donne: очевидность - свидетельство данного. Проект феноменологии - машинная доставка Невидимого и добыча данности. В этом же мастерство и суть Высокого Сталинизма - термин указывает на феноменологизацию Невидимого (отдаленное прочтение Гройса).

Советский лозунг даешь! не имеет целью осуществить дарение: он требует выдать на-гора, сделать тайное явным, увеличить количество данного: даешь ударный труд, даешь пятилетку в четыре года. Дарение поставлено в повелительное наклонение: дарения нет, есть голос нужды.

Добыча данного - глубокая выработка, редукция всего, что поддается редукции: Во всем мне хочется дойти до самой сути. В ходе добычи добывается Невидимое - самое устойчивое и неистребимое и поэтому абсолютно данное. Добыча дает Невидимое, делая его видимым: Невидимое добывавется способом ликвидации.

Сущность данного в том, что оно дано. Ничего другого кроме данного не дано - данное дано способом редукции Другого. Поэтому не существует никакого другого способа добычи кроме редукции. Данное сводимо к редукции: чем больше редукции тем больше данности.

Редуцируя все, что поддается редукции, редукция производит нередуцируемый остаток: твердое данное. Поэтому пока данное не подверглось редукции, нет гарантии, что оно дано. Данное потому и дано, что оно под-дается редукции. Будучи редуцированным под корень, данное полностью взято и поэтому без остатка дано.

Способ добычи данности - ликвидация. Ликвидируя вещь, я доказываю, что вещь полностью дана мне, и что она дана мне не дарением, поскольку я могу сделать подаренное мне неданным. Ликвидация - феноменологическое стирание сущности ("ликвидация безграмотности", "ликвидировать кулака как класс"): "сущность" дана вполне, потому что ее можно ликвидировать подчистую. В ходе ликвидации выясняется, что данность данного была сомнительна, однако поскольку сомнительное ликвидировано, то и сомневаться не в чем: ликвидация никогда не бывает ошибочной. Ликвидация безотносительна к уничтожению,¹⁹ а следовательно и к Бытию: ликвидируя абсолютно, ликвидация искупает бытийное несовершенство того, что она ликвидирует.

Ликвидация выгодна, потому что она экономна: в результате последовательной ликвидации необходимо остается Главное, которое неустранимо дано. Главное никогда не выпадает в данное - иначе оно поддается ликвидации: главное дано в меру своего отсутствия. Ликвидация не обеспечивает Главным, а расчищает его горизонт. Ликвидация это расточительство перед лицом Главного и в направлении Главного. Ликвидация бережет Главное - сохраняет точку опоры, позволяющую продолжать работу редукции бесконечно.

Как последний, неустранимый остаток редукции Главное необходимо дано. Речь не идет о существовании Главного - вопрос о существовании не ставится - скорее дело в его явности. Главное "заявляет о себе" - иначе оно не главное. В силу явности Главное несомненно дано - о Главном не может быть споров.

Сила Главного - равнодушие, аналог хайдеггеровской скуки, подвешивающей само Бытие: данность данного безразлична, если Главное в силу своей главности все равно дано. Однако здесь же открывается второй способ редукции - нигилизм: ликвидация Главного как последнего (главного) препятствие на пути к самой данности.

Ликвидация - расчистка, высвобождающая место данности, но полная и окончательная редукция это чистка. В отличие от ликвидации, чистка направлена внутрь, это "чистка рядов партии", Selbstreinigung. Чистка вычищает самих чистильщиков, поэтому не оставляет следов чистки: Чистим, чистим трубочиста чисто, чисто, чисто, чисто. Чистка наводит чистоту - дает видеть Невидимое без примеси видимого.

Ликвидация, поскольку она не оставляет следов, есть нарртивная процедура, тогда как чистка скорее соответствует работе с текстом ("правка", "разбивка" "купюры"). Басни Крылова - машины самоликвидации, лопающиеся пузыри словесной инфляции²⁰. Пушкинские голые концовки - точки капитуляции текста перед миром²¹. Смерть героя в романах Тургенева это капитуляция самой "литературы" перед "жизнью". Если сталинские чистки продолжают традицию русских литературных "развенчаний", то у Владимира Сорокина ликвидация героев - чисто наративная практика, итогом которой является ликвидация самого нарратива: Роман умер. Поскольку остатком ликвидации является чистое означающее, то зачистка означающего это последняя и решительная редукция - гегелевская возгонка русского тела в метафизическую субстанцию ("Голубое сало", "Месяц в Дахау") или седиментация самой Русской Вещи ("Кисет", "Памятник").

7

Феноменологический дискурс основан на первособытии. Своими напряженностями и умолчаниями он не столько выдает, сколько симулирует первособытие - приход Женщины. Это ее следы - "пожар", "дерево в цвету", "испускающее расцветание"²². Среди насыщенных феноменов (Лицо, Плоть, Откровение) недостает Женщины - именно потому, что эти феномены насыщены Женщиной.

В "Эротическом феномене" Марион идет по следам. Желая получить ответ на свой главный вопрос - "а любят ли меня?" ("M'aime-t-on, d'ailleurs?"), я делаю аванс - влюбляюсь первый, и получаю адекватное возмещение - ее уступку, дающею мне мое тело (PE, 116-119, 188-189).

Здесь пропущено самое начало. Когда приходит женщина, мне не нужно себя редуцировать: я нахожу себя уже редуцированным тем, что объявилось во мне - в пространстве, которое я считал своим и где меня ни капли нет. Объявляясь во мне, женщина совсем не оставляет мне места. Поэтому любовь всегда уступает место Родине: кроме меня самого, женщина не имеет во мне ничего. Приход женщины дарит мне территорию, на которой я нахожусь: я открываю свою принадлежность региону редукции. Я не могу оккупировать эту территорию, потому что нахожу на ней себя. Я редуцирован к своему открытию: редукция - моя родина.

"Эротическая редукция" Мариона - чистая любовь к любви, дарение без дара. В ней очень много любви и мало редукции. Но любовь не любит, если она не редуцирует. Любовь редуцирует до конца: последнее и наибольшее, что любовь дает - сама территоррия данности: И каждому чувству кладется навек знобящая новость миров в изголовье. Открывается не мир, а новость (еще не названных) миров - явленность как таковая, дающее без складок. Новость миров знобит: субъект гол - складка субъекта разглажена в поверхность территории.

Феноменология пропускает свое начало, она начинается прямо с середины, in medias res: очнуться, оглядеться, очутиться на том месте, где я уже нахожусь.

"В трансцедентальном анализе феноменолог находит себя как Я и как обобщенное Я, которое уже имеет сознание мира знакомого нам онтологического типа - с природой, культурой, инстанциями высшего порядка (церковь, государство и т.д.)... Эйдетическая рефлексия всегда и необходимым образом предполагает уже конституированную онтологию"²³.

Преднаходимость (Vorgegebenheit) мира не нарушает прогностическую беспредпосылочность феноменологии: субъект исходит из того, что "данное" по своей природе дано. "Данное" дано в качестве предпосылки. Находя данное, субъект его добывает - конструирует свою данность. Начанаясь с Umwelt и Gegend, феноменология кончается тем же самым - "родным и знакомым", но взятым в более сильном качестве Родины: Lebenswelt и Heimat²⁴.
У Хайдеггера субъект выходит на территоррию, вступая в пункт Бытия ("заступающая решимость" Dasein) - покупает плацкартный билет присутствия. В находке данного он находит себя, свое место при данном - находит свое Я уже данным. Для Гуссерля такой возможности не существует, поскольку место субъекта всегда уже занято территорией. Определяя сознание как Ur-region, Гуссерль разменивает субъекта на территорию. Субъект в "своем" сознании постоянно отнесен к территории, он опрокинут на территорию в самой субъектности. Но это значит, что и "территория" не что иное, как место редукции субъекта.

Редукция не только отнимает столько же, сколько дает: она отнимает то же самое, что дает. Доставшийся мне дар показывает: я сам ничего не имею. Приход женщины не дает, а подвешивает дар: способностью дарить обладает только редукция. Только в результате утраты необходимого данного открывается последняя данность - сама территория дарения. Уход женщины кидает в мир:

...И вот мне - отказ... Я святого блаженней. ... Я мог быть сочтен
Вторично родившимся. Каждая малость
Жила и, не ставя меня ни во что,
B прощальном значеньи своем подымалась.

В утрате единственного и необходимого данного открывается реальность Родины: роды - иммунная реакция отторжения. Территория Родины - кидалово. Родиться значит быть отторгнутым и тем самым приобрести данность; потерять свое и приобрести все - как данное.
Разрыв с женщиной дарит мне самого себя. В зеркале женского равнодушия я вижу себя таким, как я уродился - со всеми родимыми пятнами. Самое удивительное при этом, что я не лишаюсь любви. Отражая меня как я есть, она отражает меня в полном объеме - ей не в чем мне отказать.

8

Постоянно приписывая данность дарению, Марион переписывает дарение как территорию - место сводимости данного. Одновременно происходит другая редукция: в самом Дарении в силу его крайней самости обнаруживается начало этой самости - Сила. Если для Гуссерля данность сводится к эффективному присутствию (RD 81), то Марион рассматривает дарение как Событие (ED 215):

Откуда последняя черта, наиболее полно характеризующая событийность феномена: мы не можем приписать ему никакой причины - точнее, никакой другой причины кроме его самого - чистой энергии безусловного на-ступления (advenue) (DS 44).

Дарение дает не по какой-либо причине, а в силу того, что оно дает. Дарение дано Силой. Сила первее дарения. Дарение редуцируется к Силе.
Дарение дает удар: дар претворяется в удар или же удар притворяется даром -

Дар - невидимый, но получаемый - проецируется на пре-данного как на экран; вся его мощь разбивается об экран, создавая двойную видимость- прежде всего самого дара, чей импульс, до сих пор невидимый, разбивается и рассыпается в искры (esquisses) первовидимости. Другой аналогией может быть призма, разлагающая белый, до сих пор невидимый, луч, на элементарные цвета спектра - уже видимые. Пре-данный феноменализирует дар именно потому, что он создает ему препятствие, останавливает его, предоставляя ему экран и рамку (DS 59).

Фактически речь идет о территориализации: субъект развертывается в плоскость проекции, а сила проецируется на плоскость. Феноменологизация это взаимное уплощение и опустошение субъекта и Силы. Дарение переходит в плоскость экономии, разбивается об экономию. Удар дарения не содержит ничего кроме редукции.

Сила - предельное данное и последняя данность. В силе редукция достигает предела: Сила дает видеть не что иное, как силу редукции. Поскольку все в конечном случае сводится к силе, сила объясняет все. Сила - предел объяснения как такового, она редуцирует объяснение к демонстрации силы или к наблюдению за вечным возвращением силы. Дойдя до силы, дальше идти некуда: против лома нет приема.

Здесь наблюдается двойная сводимость: логический редукционизм обнажает силу, а феноменология силы приводит к мета-физике. Голая сила это сила как таковая - "принцип", "закон" и "основание": видимое достигает предела в Невидимом.

Марион строит свою аллегорию на материале абстрактной живописи Марка Ротко, американского художника российско-еврейского происхождения. Происхождение в данном случае значимо: в нем коррелируют травма Начала, Urspung феноменологии и абсолютность Родины.

Ту же аллегорию находим у Б.Пастернака:

"Искусство интересуется жизнью при прохождении сквозь нее луча силового. Понятие силы я взял бы в том широчайшем смысле, в каком берет его теоретическая физика, с той только разницей, что речь шла бы не о принципе силы, а о ее голосе, о ее присутствии".²⁵

Это прямая аллегория силы. Марион останавливается перед силой, отражая ее а качестве дарения. Пастернак ведет редукцию дальше: раздевая субъекта до голизны, он устраивает ему правеж силой.
Кроме "картезианской призмы", которую очевидно имеет в виду Марион²⁶ , здесь можно указать другой источник:

"Существуют три несокрытых света и один сокрытый. И этот сокрытый свет не светит, а смотрит и вбирает в себя три несокрытых, и они проявляются в нем, как в хрустальном шаре под лучом солнца.

Когда Всевышняя воля решает о неведомой воле, тогда желание стремится получить высший свет и просветиться светом. Тогда простирается завеса, и свет неведомой мысли, ударяясь о простертую завесу, испускает неведомое и тайное" (Zohar 1: 65a; 2: 165b)²⁷ .

Ограничение эгоистического желания означает неприятие дарения. Завеса отклоняет не только дары человека ("не одалживайся у тварей" - "Авот"), но и сам Божественный Свет: "Зохар" предостерегает от познания ради любви к познанию. Дарение отклоняется, возвращается к себе - в пространство чистого акта, к источнику Силы. В то же время для Мариона отразить удар значит принять дар - стать его проецирующим экраном. Отказаться наотрез - заслониться завесой, не откликаться на зов - для человека невозможно (по крайней мере Марион не предусматривает такой возможности): дарение давит сильнее, чем сила.

Возникает вопрос: каким образом субъект узнает о силе? Ведь когда она разбилась, ее уже нет, а когда она отражена, мы ее не схватили. Ответ простой - сила узнается, потому что она дает себя знать: сила является не в явлении, а как явление, "феноменологизация" - не момент нашего познания силы, а момент ее насилия над нами.

В "давании-себя-знать" Марион видит только глагол "давать", списывая момент насилия на "аварию" - столконовение безграничного дарения с ограниченными возможностями получателя ("сам виноват"). Между тем, сила не только проявляется в насилии: силы нет, если она не кажет лицо силы. Рассеяние осколков (dissemination) свидетельство мощности удара. Разбивка письма (espacement) - разбой Силы: разбилась весенним дождем обо всех, вагонными дверцами сыплет в степи. Отражение и преломление - не моменты привнесенные субъектом, а симптомы самой силы. Сила ломится и ломается. Мазохизм - подлинное письмо силы, поэтому мазохист - авторитетный автор ее письма: ломились ливни в окна спален, что ломится в жизнь и ломается в призме, спирало гортань и ломило в локтях.

Насыщенный феномен "не дает ничего видеть": его видимость - симуляция, но он дает увидеть симуляцию, и тем самым выводит на сцену себя, свою самость, которую можно увидеть только средствами симуляции. Самость невыразима, самость можно только симулировать, самость это откровенный симулянт. "Откровение/сокровенние Бытия" и "разница Письма" демонстрируют "невиданную" (у Хайдеггера) и "неслыханную" (у Деррида) самость, но специфика, то есть ядро этой самости заключается в том, что она себя симулирует. Дело не в том, что "лицо умеет лгать" (DS 145), а в том, что ложь это сама экспрессия Невидимого.

"Феноменологизация" - активная ложь: она ничего не феноменологизирует кроме прихоти силы. Симуляция - лицо силы, она не имеет другого автора кроме силы: симуляция всегда является подлинной. Сила лжет в любом симптоме, поэтому любой симптом годится в свидетельство силы:

Подробности выигрывают в яркости, проигрывая в самостоятельности значения [...] Любая на выбор годится в свидетельство состоянья, которым охвачена вся переместившаяся действительность.²⁸

Феноменология - симптомология силы: в этом ее начало и русское (само)определение. Сила сама себя феноменологизирует, сила это сила феноменологизации. Силе свойственно обнажаться, ее обнажение есть "действие". Обна(ру)жение силы открывает область обнаженности: сила действует на территоррии.

Ветер рвал на стене афиши... "Семантика ветра в русской поэзии 20 века"²⁹ заслоняет феноменологию 20 века: ветер это сила и эта сила невидима. Порыв ветра равен "феноменологическому прорыву" (RD 11): порыв открывает окно в Невидимое.

Березка - тело на территории силы: она трепещет на ветру. Березку рубят и ломают и она в ответ тихо вздрагивает (В.Шукшин, "Далекие зимние вечера"). Березка не символ, а симптомописьмо - тело, отданное чертам и резам. Место березки на территории силы унаследовано от берестяной грамоты.

Сила дает себя знать в боли. Сила дает боль и тем самым дарит тело. Тело, данное мне болью, наиболее далеко от меня: боль говорит, что во мне и через меня проходит сила, что я принадлежу территоррии мира. Внутренняя боль - стыд - обнажает меня для самого себя: я обнаруживаю себя на территоррии Правды. Размыкающее замыкание³⁰ тела на территорию есть крепость Родины. Узел крепости вяжет сила.

Сила дает феномен, но именно поэтому не показывется в феномене: она дает саму феноменальность феномена, явление "явления". Еще до того как явление что-то дает, оно ослепляет как явление: любой феномен насыщен силой. Любой феномен ослепляет и поэтому "не дает ничего увидеть". Парадокс насыщенности возникает уже у Гуссерля, которого интересует не содержание феномена, а тот факт, что феномен является в редукции, "являя собой" поражение субъекта.
Если сила дает феномен, то она обладает силой его перечеркнуть - поставить крест на феноменальности, ликвидировать феноменальное как таковое. Феноменологическое безразличие березки дает увидеть, что березка это не феномен, а способ удара.

Теоретический дискурс Михаила Бахтина - силовое преодоление феноменологии: сила преодолевает образ. Сила не только являет образ (как закулисный механизм вращает сцену), сила - это и есть самое явное. Сила пересиливает образ, она сильнее образа, это сила обезображивания образа ("гротескное тело"). Насыщение силой есть насилие: "диалогическое слово" раздираемо диалогом ("смыслы слова расхищены говорящими").

Для Мариона самость дарения не манифестирована в событии: самость заключается в наступлении события. Et donc il m'advient (DS 44): дарение наезжает. Субъект не имеет самости: он получает свою самость как долю в наезде. Субъект это тот, кто находится в зоне наезда: субъект подставлен наезду. Субъект получает себя в той мере, в какой он уступает событию: он не может бескорыстно дарить, поскольку это привилегия дарения, но он может платить - от-давать по мере наезда и тем самым давать ему меру. Наезд вводит силу в рамки экономии данного, и одновременно производит прибавочную стоимость "явления" - фокус феноменологии ("кинуть на деньги"). Плата не имеет отношения к обмену, скорее это способ оценки силы, то есть часть феноменологического спектакля. Феноменологический прорыв открывает сразу все: cила открывается как крупное. Открываясь в прорыве, крупное кажет себя как крутое: точный перевод "De surcroit" - О Крутом.

На территории силы данное дано способом вычеркивания (sous rature). Данное тает, уступая место самой данности; сквозь данное всегда проходит сила, поэтому данное всегда уходит в силу, которая уходит в никуда. Еще более точным термином было бы стирание - не игра различия, а неустойка безразличия. Стирание редуцирует не что иное как разницу: явление разницы дает возможность для стирания феномена. Таким образом заявляет о себе нефеноменологическая редукция - редукция как таковая, чистая редукция, редукция, заданная горизонтом самой редукции. Парадокс в том, что пока сила стирает, она оставляет следы и поэтому не покидает поля феноменальности.

Стирание - уступка феномена Невидимому. Стирание конституирует феноменологию Невидимого, а Невидимое феноменологизирует уступку; в Невидимом нет ничего кроме уступки: это Невидимое без содержания, чистое Невидимое - "содержанием" Невидимого является редукция.

9

Можно ли подвергнуть феноменологическому экзамену саму редукцию? Для этого, подражая Мариону, следует феноменологизировать редукцию - найти феномен, насыщенный самой редукцией. В принципе любой феномен дается феноменологической редукцией, однако феномен, насыщенный редукцией, это редуцированный, неяркий - нефеноменальный феномен. Вряд ли на эту роль годится нефеномен березки - это всего лишь отсылка к силе. Но и сила, поскольку она пускается в насилие, не удовлетворена собой и следовательно ненасыщенна. Сила разрешается пустотой. Более сильный кандидат, чем сила - то, во что она разрешается.

Пустота - сильный, более того ударный феномен. В качестве последнего остатка редукции пустота есть сама данность, собственное тело данности, данность без данного. Пустота пуста. Ничто не насыщает пустоту как пустоту кроме самой пустоты. Пустота единственная вещь, которая насыщается собой, поэтому она всегда насыщена и вещна. Пустота крупна - вряд ли можно найти что либо более крупное, чем пустота, но пустота имеет изъян - в ней просвечивет прозрачность, причем так, что вещь пустоты исчезает в просвете.

Суть прозрачности в том, что она дает видеть. Прозрачность - собственная среда видимого, то есть Невидимое. Если свет доступен зрению хотя бы в отраженной форме, то прозрачность как таковую невозможно увидеть: это Невидимое par excellence. Прозрачность дано увидеть в ясности (Klarheit) видимого: чем больше ясности, тем больше она обязана прозрачности и тем больше она насыщена прозрачностью.

"Приписывание миру тотальной проницаемости"³¹ можно понять как условие наблюдаемости, то есть проницаемость для наблюдателя. Однако Паноптикон не работает, если наблюдаемые не уверены в том, что их наблюдают (иначе "надзора" не существует). Они должны видеть наблюдение, и видеть его как таковое - как невидимый и всевидящий Глаз. Это значит, что наблюдатель отдает себя прозрачности, а прозрачность достигает такой степени, что дает видеть Невидимое.

Прозрачность скорее всего вообще не имеет отношения к наблюдению - там, где достигнута прозрачность, наблюдение не требуется. Скорее она связана с темой Мариона: прозрачность -обратная перспектива дарения. Дар, желающий быть полученным, должен выйти в открытость: самый крупный дар - уступка феноменологического света прозрачности. Именно эта уступка позволяет Хайдеггеру сказать, что свет как "дающее видеть посредством себя" (durchlassend) это и есть прозрачность³². Если березка светится, то она и сквозит на свету: "А березки грустно шумели и сквозили вечно-бледной, осенней бирюзой" (А.Белый, "Кубок метелей"). Насыщенный феномен "дает" только свою прозрачность - феномен насыщен прозрачностью. Феномен ничего не дает: всякое "содержание" затемняет прозрачность. Дарение не дает, а отдается прозрачности и тем самым приобретает данность: это и есть то крупное приобретение, ради которого дается дар. Дар не зачеркивает себя и не дарится в пустоту, а переворачивается в прозрачность.

Прозрачность по своей сути тотальна. Если прозрачность что-то "утаивает", то она не прозрачна. Непрозрачное как не дающее себя подлежит ликвидации. Чистка чистит не к пустоте, а в прозрачность, но все непрозрачное вычищается силой самой прозрачности, которая дает увидеть непрозрачное, выводит на чистую воду. Главный виновник непрозрачности это потребитель прозрачности - субъект. Входя в социальное пространство и становясь видимым, человек избавляется от субъектности - строит прозрачность, достигает кристальной честности перед лицом Родины.

Коррелят честности - обида, восстание черноты-в-прозрачности: в прозрачности рождается непрозрачное и феноменологизирует прозрачность. Восстание направлено против субъекта: феноменальность достает, настигая субъекта в его глубине - глубина внутреннего становится ареной обиды.

Я не автор своей обиды. Обида восстает во мне. Имея обиду, я имею в себе театр Силы. Обида, как и боль, объективна: данная имманентно, обида - абсолютный факт, она неоспорима.

Обида - случай пре-данности вне территории дарения. Наоборот, поскольку дар совпадает с ударом, о-даренность сводится к обиженности. Обида - предательство преданного: поскольку преданный принадлежит не себе, он подлежит обиде.

Обида всегда осознается, и осознается как симптом, то есть эффект силы. Испытывать состояние обиды значит осознавать свое состояние как причиненное силой³³. Обида не каузальна, а-территориальна. Обиженный открывает, что в нем не осталось содержания, что он подставлен и прозрачен, что его экономия сэкономлена. Обиженный пустотно открыт: в своей обиде он отнесен к территории. Область обиженности не выходит за пределы Родины, поэтому нет более крупной обиды, чем Родина.

¹ "A concept is purely recognitional when its possession-conditions make no appeal to anything other than such acquaintance, [...] when nothing in the grasp of this concept, as such, requires its user to apply or appeal to any other concept or belief" (Peter Carrutthers. Phenomenal Concepts and Higher-Order Experiences. - Philosophy and Phenomenological research, 2004, v. 68, N. 2, p.320).
² И.Сандомирская. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик.
Wien: Wiener Slawistischer Almanach, 2001. Sonderband 50, с.
³ Die Idee der Phaenomenologie, Hua 2, 9-10.
⁴ RD - Reduction et donation. Paris: PUF, 1989; ED - Etant donne. Paris, 1998; DS - De surcroit. Paris, 2001; PE - Le phenomene erotique. Paris: 2003. О проблематике "дара" см. известные, ставшие классическими работы М. Мосса и Ж.Деррида. Аппликацию этих идей в сфере антропологи культуры можно видеть во многих научных текстах, например в одном из недавних, китаеведческих предприятий "русской школы" -- Крюков В.М. Ритуальная коммуникация в Древнем Китае. М., 1997.
⁵М.Бубeннов. Белая береза. Москва: ОГИЗ, 1949, с. 325.
⁶См. небезынтересную разработку этой схемы в: Robert Sokolowski. Husserlian Meditations. Evanston: Northwestern Univ.: 1974, p.33-34.
⁷Hua, 16, 115.
⁸Die Idee der Phaenomenologie, Hua 2, 44.недавних, китаеведческих предприятий "русской школы" -- Крюков В.М. Ритуальная коммуникация в Древнем Китае. М., 1997.
⁹J.Derrida. Donner le temp.1:La fausse monnaie. Paris: 1991, p.24). Ср. полемику Мариона - ED 118.
¹⁰Э.Гуссерль. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1: Москва: Дом интеллект. книги, 1999, с. 29.
¹¹Там же, с. 60.
¹²Jan Patocka. Qu'est-ce que la phenomenologie? Grenoble :Million, 1988, p.249. О России как теле экономии см. в частности нашу работу: V.Merlin. From General Economy to Great Economy: thinking the conditions of Russia. - Wiener Slawistischer Almanach, 43, 1999, 143-161.
¹³М.Хайдеггер. Тождество и различие. Москва: Гнозис, 1997, с. 18.
¹⁴М. Хайдеггер. Бытие и время. Перевод В. Бибихина. Москва: "Ad Marginem", 1997, с. 85. "¹⁵Мы видим не то, что умещается в нашем зрении, а то, в чем само зрение находит способ уместиться". А.Недель. "Собственность скупца". - Солнечное сплетение, N 1-2 (20-21), 2002, с. 89.
¹⁶М.Хайдеггер. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 1990, с. 60.
¹⁷М.Хайдеггер. Бвтие и время. Пер. В.Бибихина.. Москва, 1997, с.287.
¹⁸У Мариона: "Редукция редуцирует все, кроме данного, а то, что она не может редуцировать, она принимает как данное" (ED 40).
¹⁹Уничтожение не может быть абсолютным, поскольку имеет место внутри Бытия: J-L.Nancy. The Indestructible. - A finite thinking. Stanford: Stanford univ., 2002, p.85.
²⁰V.Merlin. From general economy…, p.151-154.
²¹В.Мерлин. Самоотрицание текста (к семантике поэтической концовки), Известия АН СССР/Серия литературы и языка, 1990, № 1.
²²О "феминологии" Хайдеггера см.: David Krell. "Strokes of love and death", Intimations of morality. Time, Truth and Finitude in Heidegger's "Thinking of Being", the Pennsylvania State Univ.Press, 1986.
²³J.Derrida. La probleme de la genese dans la philosophie de Husserl. Paris : Press univers. de France, 1999, p.227-228.
²⁴Показательно, что концепция Lebenswelt - итоговая в творчестве Гуссерля, что соответствует центральной роли Heimat у позднего Хайдеггера - ср. T.Tani. Heimat und das Fremde - Husserl-Studies. 1992; 9(3): 199-216; Kai Hammermeister. Heimat in Heidegger and Gadamer. - Philosophy and Literature, v.24, 2000, 2, 312-326.
²⁵Б.Пастернак. Охранная грамота.- Воздушные пути. Москва: Сов. писатель, 1983, с. 230.
²⁶J.-L. Marion. Sur le prisme metaphysique de Descartes. Paris: PUF, 1986.
²⁷The wisdom of Zohar. An anthology of texts. Ed. Littman, v.1. Oxford: 1989, p. 323; The Zohar, v.1. Stanford univ: Stanford, 2004, p. 379 (подлинник на арамейском). Ср. русский комментарий М.Лайтмана: "Малхут (тяга человека к приятному, к наслаждению) должна прежде оттолкнуть все наслаждение, которое к ней приходит. [...] Это называется удар света об экран и его отражение от экрана. [...] После того, как малхут решила принимать только ради Творца, т.е. согласно силе своего экрана, силе противодействия своему эгоистическому желанию наслаждаться, она получает свет хохма только в соответствии с величиной отраженного ею света." (Книга Зоар. Перевод и пояснения М.Лайтмана, т. 1, 1995, с. 89-91). Ср. также, с некоторыми мыслями Моше Иделя и Йосефа Дана.
²⁸Охранная грамота, с.231.
²⁹Григорьев В. П. Анненский, Блок, Хлебников, Мандельштам: слово ветер // Русистика сегодня, 1994, # 3.
³⁰В отличие от хайдеггеровского Ent-schlossenheit, которое является проектом будущего, в размыкании присутствует территория и мука: "горе мыкать", "хождение по мукам".
³¹А.Гольдштейн. Прозрачность и демос. - Рассставание с нарциссом, Москва: НЛО, 1997, с.181. Более аргументированную трактовку проблемы (в контексте "советскости") см. в работе: Илья Утехин. Очерки коммунального быта. Москва: ОГИ, 2004, с. 47, 106-107.
³²M. Heidegger. Vom Wesen der Wahrheit. - Gesamtausgabe, B. 34. Frankfurt a.Main, 1988, S.55.³¹А.Гольдштейн. Прозрачность и демос. - Рассставание с нарциссом, Москва: НЛО, 1997, с.181. Более аргументированную трактовку проблемы (в контексте "советскости") см. в работе: Илья Утехин. Очерки коммунального быта. Москва: ОГИ, 2004, с. 47, 106-107.
³²M. Heidegger. Vom Wesen der Wahrheit. - Gesamtausgabe, B. 34. Frankfurt a.Main, 1988, S.55.
³³Согласно теории "consumer semantics", механизмом сознательного восприятия является чтение мозгом своих состояний, которые рекогнитивно интерпретируются как "вот-эти" физические качества. Ментальные состояния являются эффектами "стимулов" лишь постольку, поскольку они даны себе как таковые: видеть "красное" значит осознавать свое состояние "как от красного" (as of red). (Peter Caruthers. Phenomenal consciousness. Cambridge: 2000, p. 185-187). Таким образом компонентом любого восприятия является обида (аффицированность), которая придает образам мира не только измерение субъектности, но и убедительность реальности.

* Данный текст отнюдь не позиционирует себя в русле таргет-библиографии под грифом "русская феноменология". Между тем, для осознания этого понятия читатель отсылается к полезному двухтомнику, выпущенному московским издательством "Логос":
Антология феноменологической философии в России. Т. 1. Рос. гос. гуманит. ун-т. Лаборат.Язык соврем. философии; Чубаров И.М. (сост., общ. ред., предисл. и коммент.). М.: Рус. феноменологич. общ-во, изд-во Логос, 1997. 512 с. (Сер. Феноменология. Герменевтика. Философия языка.).
Антология феноменологической философии в России. Т. 2. Чубаров И.М. (сост., ред., предисл. и коммент.). М.: Логос; Прогресс-Традиция, 2000. 527 с. (Феноменология. Герменевтика. Философия языка).
При московском РГГУ организован, также, Центр феноменологических исследований, имеющий, при всем при том, неработающий сайт: http://www.rsuh.ru/ff_cfi.htm
Имеется, также, сайт "LebensWelt" (нем. Жизненный Мир) каковой посвящен современным феноменологическим исследованиям, а его Библиотека содержит электронные версии классических русских версий некоторых трудов в области феноменологии и смежных с ней дисциплин : http://lebenswelt.narod.ru/index1.htm
Кроме того, полезный перечень источников по феноменологии см. по адресу:
http://phenomen.ru/forum/index.php?showtopic=40